План
Предисловие
Годы развития биологии и психологии нераздельно связаны с деятельностью русского мыслителя и натуралиста Ивана Михайловича Сеченова.
Будучи студентом медицинского факультета университета, Сеченов на какой-то период забрасывает медицинские книги и с головой уходит в психологические. Вскоре любовь к психологии остыла, но она оставила след, без которого был бы невозможен переворот, произведенный Сеченовым в этой науке.
Идеи медицинской психологии.
Сеченов увлекался чтением философско-психологической литературы. И это увлечение мотивировано не любознательностью, не стремлением быть в курсе общего умственного движения эпохи, а совершенно определенным программным замыслом: создать психологию, которую Сеченов назвал медицинской, - психологию для врачей. «Я собираюсь теперь хлопотать именно о том, что меня всегда страшно удивляло во время студенчества, - отсутствие психологии в медицинских школах».
И Сеченов садится писать проект медицинской психофизиологии, в обоснование которого он доказывает, почему психология необходима врачу. Всякая болезнь тела сопровождается психическим расстройством, начиная от изменений в настроении духа; врачу неизбежно приходится быть экспертом в отношении не только телесных, но и душевных состояний; психология, опирающаяся на физиологию головного мозга, должна стать опорой психиатрии, и т.п.
Но способен ли врач подходить ко всем этим вопросам с такой же естественнонаучной позиции, с какой он принимает свои решения о вмешательстве в телесный механизм? Не имея психологического образования, он может руководствоваться только собственной сметкой, собственной интуицией, здравым смыслом.
«Наоборот, психология как результат вековых усилий многих умов представляет хоть сколько-нибудь твердые правила для анализа и оценки явлений» (Научн.наследие:245). Здесь, в подходе к задачам психологии, как и ко всем другим проблемам научно-теоретического знания, сеченовскую мысль отличала ориентация на ценность этого знания для реальной деятельности людей, для практического воздействия на жизнь.
За строчками абстрактных философских сочинений о душе он видел врача у постели больного, излечение которого зависит от способности этого врача влиять, используя аппарат науки, на ход не только телесных, но и душевных процессов в целостном организме.
Итак, теперь в разработке медицинской психологии, а не физиологии нервной системы видит Сеченов свою «лебединую песнь». Воплощение это замысла должно было стать, как он полагал, «актом, логически вытекающим из всего предшествующего», т. е. итогом всех прежних исканий.
Такой неожиданный, на первый взгляд, поворот в научном сознании Сеченова был обусловлен тем, что сомкнулись две линии: развитие его собственных идей и общий ход развития психологического знания.
От элементарных рефлексов он продвигался к все более сложным уровням поведения. Уже «Физиология органов чувств» являлась по существу столько же физиологическим сочинением, сколько и психологическим. Исследование операций глаза, движений спинальной лягушки и атактиков, сравнение зрения с осязанием, концепция бессознательных умозаключений – все это были темы, которые готовили общую трактовку чувствования как телесного придатка, от сложности которого зависит сложность сознательно-произвольного поведения. Внутренняя логика движения сеченовской мысли побуждала распространить этот общий принцип на объекты психологии, считавшиеся уникальными, ни с чем телесным не сопоставимыми. Итак, индивидуальный путь Сеченова закономерно вел его к психологии как «лебединой песне» его научного развития.
Как бы, однако, ни был гениален и прозорлив отдельный исследователь, его интеллектуальное могущество детерминировано объективным ходом научных идей.
Конец 60-х годов, когда Сеченов окунулся в нараставший поток литературы по психологии, существенно отличался от начала 50-х, когда он впервые с ней познакомился. Под воздействием объективного биологического исследования нервно-психических функций менялся облик психологии. Учение о рефлексе и об органах чувств, психо-физика и эволюционная концепция Дарвина показывали, что психическое включено в работу живых систем как фактор, имеющий реальную ценность и собственную детерминацию. Логика развития опытного знания укрепляла идею о том, что психические явления подчинены законам, не совпадающим с анатомо-физиологическими.
Именно в силу объективности подхода физиология не могла поглотить психологию. Она лишь пробудила ее к самостоятельной работе. Вторжение методов и понятий из области естествознания на практике показало возможности перехода от умозрительных построений к опытным. И уроки физиологии не прошли даром.
«Самосознание» психологии резко возросло. Вдохновленная естествознанием, она предпринимает попытки отграничиться от него и встать на собственный путь, но путь, пролегающий не в «стратосфере» спекулятивного мышления, а на почве эмпирического знания. Эта историческая тенденция к превращению психологии из придатка философии, каковой она считалась прежде, в самостоятельную науку нарастала в объективном составе исследований, с которыми столкнулся Сеченов, размышляя над проспектом медицинской психологии"»
Проспект отразил эту тенденцию. Его разработка определялась задачей: построить психологию как эмпирическую дисциплину, объединяющую ее традиционную многовековую проблематику с новыми естественнонаучными фактами, методами и установками. Именно тогда, в третьей четверти девятнадцатого века, эта задача стала актуальной для всей мировой психологической мысли, но решалась в различной идейно-социальной среде по-разному.
Предпосылки перехода Сеченова от физиологии к психологии нужно искать столько же в логике формирования его как ученого, сколько и в логике развития самой науки. Это внутренне связанные и вместе с тем не совпадающие процессы. Один из них не является простой проекцией другого.
Социально-психологическая атмосфера в русском обществе благоприятствовала Сеченову. Он не был одинок. За ним стояла молодая Россия. Вместе с тем эта атмосфера обязывала идти дальше, за пределы традиционных объектов физиологии, к тем высшим жизненным проявлениям, которым идеализм придал самостоятельное начало, т.е. к научной разработке психологии как специфической области знания.
Сеченов был подготовлен к этому всей своей предшествующей биографией, всей логикой развития своей мысли. Продвижение же его мысли к новым рубежам стимулировала социальная среда, которой не знала ни Германия, ни Англия, - ни одна из тех стран, где шел процесс обособления психологии в самостоятельную опытную науку.
Позитивизм в психологии.
Позитивизм в психологии середины прошлого века представлял сложное, противоречивое явление. Увлечение им было обусловлено крахом старых идеалистических систем и неудовлетворенностью примитивным материализмом, с точки зрения которого психика представлялась тенью, призрачным порождением мозговых процессов.
Могла ли крепнущая научно-психологическая мысль удовлетвориться этим представлением, превращавшим психологию в некий придаток к физиологии? Ведь в самом естествознании, в русле строго эмпирического изучения жизнедеятельности возникали представления о том, что сознание играет в ней особую, притом незаменимую роль, которую невозможно понять с точки зрения общей механики и энергетики организма.
Люди, стоявшие у лабораторного стола (а не авторы философских трактатов), доказывали, что без обращения к этой роли нельзя объяснить даже приспособительных реакций обезглавленной лягушки, не говоря уже о реакциях более сложных систем – зрительной, слуховой, и др. Философский идеализм (под ним понимались концепции типа кантовской, гегелевской и т.п.) возвеличивал сознание, но имел в виду совсем иные его проявления, чем те, которые наблюдали и над которыми экспериментировали физиологи. Что же касается философского материализма (под ним понимались вульгарно-материалистические взгляды), то он видел в сознании производное механики жизни, а не ее активный фактор, для постижения которого недостаточно категорий «чистой» физиологии.
Позитивистский призыв – отбросить умозрительные конструкции и сосредоточиться на одних только фактах и корреляциях между ними – казался выходом из тупика, созданного метафизическими системами. Позитивистские настроения лидеров опытного направления в психологии способствовали прогрессу реального знания о явлениях душевной жизни в их зависимости от физических и биологических факторов. Но хотя позитивизм и вносил свежую струю, он оставлял эмпирическую психологию в тенетах старых постулатов, старых категорий. По крайней мере три таких постулата довлели над опытной школой создавая непреодолимые трудности на пути приобретения ею истинно позитивного облика. Первым из них было представление о том, что психическое отличается от материального (физического, физиологического) своей непосредственной данностью субъекту. Второй постулат, порожденный стремлением понять неотделимость психического от физиологического, выражался идеей их параллельности. И, наконец, в противовес жестко механическому взаимодействию физических тел выставлялась в качестве ни с чем не сравнимого признака человеческого поведения его произвольность. В категориях субъективности психического, его параллельности телесному, его произвольности мыслили все стоявшие на позициях позитивизма исследователи психических явлений, с какой бы убежденностью они ни настаивали на своей приверженности одним только фактам.
Социальная почва спора о задачах психологии.
Вопрос о путях психологии как самостоятельной науки (а не отрасли философии) оставался неясным. Сеченов воспринимался как прославленный физиолог. За решением же собственно психологических вопросов читателя отсылали к западноевропейской эмпирической школе – И.Тену, Г.Спенсеру, В.Вундту. Правда, «Рефлексы головного мозга» учили общему подходу ко всем актам человеческой жизни – как чисто физиологическим (бессознательным), так и сознательным. Но ведь сам автор «Рефлексов» подчеркивал, что «имел задачей показать им (психологам) возможность приложения физиологических знаний к явлениям психической жизни, а вовсе не изложить систему психологии как особой дисциплины, со своими собственными задачами, методами, понятиями и т.д.
Темпы формирования такой дисциплины в 60-х годах резко возросли. Вопрос о том, какой должна быть новая психология, на каких основаниях ее строить, стал на повестку дня.
Психологическая мысль на Западе соединила в интерпретации своих реальных достижений стихийно материалистические тенденции с идеалистическими. Это запечатлелось в ее трактовке предмета психологии и отрицательно сказалось на формировании новых категорий. Идеалистический взгляд на душу отбрасывал к представлениям, несовместимым ни с детерминизмом, ни с объективным методом, ни с другими принципами, которые преобразовывали психологию, обеспечивая ее будущее как науки.
В России же обсуждение путей психологии шло в обстановке острейших идейных боев вокруг проблемы человека, причем центральными здесь являлись расхождения, касающиеся детерминации поведения. Материалистическое мировоззрение, принятое передовой частью интеллигенции, ставило поступки личности в зависимость от реальных условий ее жизни. Идеализм же отстаивал произвольность поведения, независимость главных сил внутреннего мира от мира внешнего. Столкновение двух воззрений приобрело необычайный накал.
Непримиримость, свойственная в России дискуссиям о человеке, отражалась на подходе к проблемам психологии. Детерминистические взгляды проводились здесь с такой последовательностью, какая не была свойственна западноевропейской психологии, где установка на строгий естественнонаучный причинный анализ «смягчалась» методологией позитивизма.
Новое понимание предмета психологии
Новую психологию Сеченов, используя старый термин, назвал а н а л и т и ч е с к о й. Классической формой аналитической психологии являлось ассоциативное направление. Его приверженцы давно уже стремились к решению задач, на которые ориентировалась сеченовская программа. Это отмечал и сам ее автор. Указывая, что психологии следует изучать: а) историю возникновения отдельный элементов, б) способность их сочетания, в) условия воспроизведения, Сеченов пишет: «Явления, относящиеся во все три группы, издавна рассматриваются во всех психологических трактатах». Далее он прибавляет, что «во вторую группу задач относится так называемый процесс ассоциации психических деятельностей, а в третью – процесс репродукции». Объяснение ассоциации и репродукции являлось
Всегдашней целью ассоциативной психологии. Сеченов полагал, что цель должна быть сохранена, но достигнута другим способом, поскольку изучению подлежать совсем не те объекты (элементы сознания и их связи), которыми психология занималась прежде. «Объекты изучения, несмотря на сходство рамок, у нас все-таки другие».
В те времена не было научного термина «поведение». Не боясь его употребить, можно было бы сказать, что в качестве предмета психологии у Сеченова впервые в истории этой науки выступило Психически регулируемое поведение.
Идею объективной психологии Сеченов выдвинул за 40 лет до так называемой «бихевиористской революции», низвергшей сознание с пьедестала, на котором оно находилось в течение веков в качестве официального предмета психологического исследования. В наше время зарубежные историки признают, что Сеченов первым произвел переворот.
Сеченов, отстаивая идею целостности психического акта, считал противоестественным разрывать «на части то, что связано природой… вырвать из целого середину, обособить ее и противопоставить остальному».
История приложения объективного метода к знанию о человеке подтвердила дальновидность Сеченова, мыслившего акт поведения как целостный, невозможный без психического регулятора, изъять который – значит разрушить сам этот акт. Но чтобы сохранить психическое требовалось преобразовать всю прежнюю систему представлений о нем, построенную на той категории сознания, которая сложилась в недрах интроспекционизма.
Мы стремились показать, как нужды другой области знания – физиологии – вели к таким преобразованиям. Теперь настал черед психологии.
Психология не может стать наукой, пока она базируется на непосредственном опыте, возражал Сечено. «У человека нет никаких специальных умственных орудий для познавания психических фактов, вроде внутреннего чувства или психического зрения, которое, сливаясь с познаваемым, познавало бы продукты сознания непосредственно по существу».
Сеченов подчеркивал, что «одно из наиболее выдающихся сторон психических явлений – сознательный элемент – может подлежать исследованию только на самом себе, при помощи самонаблюдения».
Используя самонаблюдение как самоотчет индивида о фактах собственного сознания, исследователь вовсе не оказывается тем самым в трясине субъективного (интроспективного) метода Выступая против интроспекции, - или, как он ее называл, «психического зрения», - Сеченов имел в виду не самонаблюдение в указанном смысле, а учение об особом способе постижения процессов сознания, отличном от остальных известных человеку средств.
Личность ученого.
Деятельность Сеченова предстает перед нами как ряд открытий, идей и гипотез, как изобретение методик и приборов, установление фактов и закономерностей. Но хотя эти результаты и приобрели объективную ценность, нельзя понять их происхождение и исторический смысл, абстрагируясь от созидавшего их конкретного субъекта – личности ученого.
Конечно, творчество этой личности, сколь бы самобытным оно ни было, имеет своей непременной предпосылкой уже достигнутый уровень развития науки и ее запросы.
Сеченовские идеи могли сформироваться лишь потому, что в недрах естественных наук нарастали тенденции к новой трактовке жизнедеятельности и ее нервно-психических компонентов. Это подтверждается последующей историей физиологии и психологии, возникновением концепций, сходных с сеченовской, хотя и сложившихся независимо от нее.
Тем не менее «гениальный взмах сеченовской мысли» был не только продуктом логики науки самой по себе. Он мог совершиться лишь благодаря сочетанию логических, социальных и психологических моментов. Ни одним из них нельзя пренебречь, если мы хотим воспроизвести развитие научной мысли в ее исторической подлинности. Научные истины как таковые не зависят от свойств личности, ее характера и ценностной ориентации. Иное дело – направленность и интенсивность их поиска. Здесь мотивы поведения ученого, система принятых им ценностей приобретают решающее значение.
Патриотические идеалы определили деятельность многих русских натуралистов. Сеченов выделялся среди них тем, что его сверхзадача со времени юности до последних дней состояла в поиске механизмов и законов поведения целостной человеческой личности.
Входя в сферу науки, ученый всегда производит выбор. Человек, его телесная и душевная жизнь – таков был выбор Сеченова, заданный социальной ситуацией в эпоху, когда проблемы личности, перспектив ее вызволения из крепостнических уз и свободного развития приобрели крайнюю остроту.
Он был воспитанником физико-химической школы в физиологии, превратившей знание об организме в подлинно причинное. Однако за пределами объяснений, которые давала эта школа, оставалось самое человеческое в человеке - душевные, психические явления.
Одной лишь предвзятостью можно объяснить мнение Достоевского, будто только в Западное Европе встречаются «люди с универсальной мыслью, с огромным образованием и знанием не по одной своей специальности. У нас же люди, даже с огромными талантами (Сеченов, например) в сущности человек необразованный и вне своего предмета мало знающий». И это говорилось об ученом, который не только обогатил выдающимися открытиями обширную область физиологии (кровообращение, дыхание, нервная система и др.), но и проложил новые пути в психологии, внес крупный вклад в теорию растворов, являлся одним из самых замечательных русских философов, был редактором переводов множества работ – не только физиологических, но и относящихся к другим разделам естествознания, от классических трудов Дарвина до сочинений по теории и истории физики.
Однако сами по себе знания, какими бы энциклопедическими они ни являлись, недостаточны для преобразовательной деятельности ума.
Сеченовское мышление отличалось своеобразным складом, о чем уже говорилось выше. Для него типична устремленность к поиску «универсального ключа» - общих закономерностей, из которых должны быть выведены их частные проявления.
Обобщение же достигалось не индуктивным путем, каким иногда представляется работа натуралиста, фиксирующего во множестве фактов свойственный каждому из них признак, а путем извлечения из изучаемого феномена общего принципа. Вспомним, как из картины расстройств движения у атактиков и из реакций обезглавленной лягушки выводился общий принцип регуляции поведения, названный в наше время «обратной связью.
Имея в качестве главной задачи постижение методами естествознания целостного человека, он никогда не упускал ее из виду – ни тогда, когда изучал газообмен, ни тогда, когда раздражая мозг лягушки кристалликом соли, приостанавливал рефлексы. До какой высоты и вместе с тем содержательности обобщения нужно было подняться, чтобы найти единое в предохранительном клапане паровой машины Уатта, движениях глаза при восприятии пространства и основных элементах человеческого мышления!
Научная позиция И.М.Сеченова имела непосредственное отношение к общему строю его личности. Он был человеком единства мысли и действия. Его научные взгляды служили регулятором его поступков, определяли его отношение к людям, событиям, положениям. Для него гуманизм, интернационализм, демократизм выступали не как императивные принципы, которыми следует руководствоваться безотносительно к точному, опытному и причинному знанию о человеке, но именно как вывод из этого знания. В поведении Сеченова, во всей истории его жизни научное и нравственное составляли нераздельное целое. Очень хорошо писал об этом его младший друг, известный физик Н.А.Умов: «Искание точности в научных исследованиях и строгой логичности в мышлении об объектах этих исследований было той школой, из которой вытекала правда действий и слова, отличавших Ивана Михайловича в его отношениях к людям. В той же школе он черпал и основы для своего суждения об общих вопросах познания и понимания явлений жизни. И эти суждения облекались им в строго научную форму».
Использованная литература:
1. М.Г.Ярошевский «Иван Михайлович Сеченов», «Наука», Ленинград, 1968
